Никто никогда не рассказывал мне легенд о башне. Ни в детстве, ни позже. О ней особо никто и не говорит. Просто торчит на холме то, что осталось от старого замка. Кто его разнес и когда, а тем более, кто построил — никому не интересно. Жизнь обтекает эту возвышенность и бежит дальше.
Но все же… все же, я постоянно сталкивался с башней.
Как и большинство детей, я любил гулять там, где меня не застанет зоркий родительский взгляд. Нас было довольно много таких, скрывающихся от попыток привить нам хорошее воспитание. А холм отлично подходил для игр в войнушку, пряток, или каких-то более сложных гибридов войнушки и пряток. Камни, разбросанные там и тут, словно кто-то сметал огромные крошки, позволяли фантазировать на полную катушку. И, конечно, она, возвышающаяся посреди выдуманного нами мира. Сколько раз я заскакивал в пустой проем двери один или в компании весело гомонящих товарищей по играм!
А дальше — лестница. Я взбегал на несколько ступеней вверх, но никогда не поднимался даже до середины. Это было просто не нужно. Чтобы спрятаться достаточно одного пролета. А сбежать от преследователей — пары, ведь чаще всего они сдавались и выбирали себе другую жертву, видя, что догонять придется прыгая по стертым камням, ведущим вверх. Куда проще схватить убегающего разбежавшись вниз. Или вовсе на ровном отрезке. Я и сам частенько прибегал к такому приему, когда выпадала очередь водить.
Позднее, когда я был все еще молод, но желание перепрыгнуть все окрестные валуны чуть поугасло, я снова встречался с башней.
Точнее, я встречался у башни. Когда детские крики смолкали, а сверчки наоборот принимались настраивать свои музыкальные инструменты. Когда в темноте можно было переломать ноги, но при этом отлично виден длинный, нависающий над всем миром силуэт. И это отличный ориентир. Ты точно знаешь куда идти и как, аккуратно держа за тонкие пальцы, провести свою спутницу.
Сидя на камнях оставшихся от входа в башню, приятно рассматривать звезды, рассказывать захватывающие истории и слушать милый девичий смех.
И всего в нескольких шагах, даже менее сильный, чем я, справился бы, место у ступеней, скрытое от всех глаз. Но звезды все еще видно отсюда. И это очень удобно, если не знаешь, о чем говорить, когда все уже сказано и сделано.
Да и стоптанные тысячами ног, в том числе и моими, выступы почти мягкие и даже уютные. Ни разу кошмар не приснился. Может, все дело в молодом организме. Но мне верилось, что это место привязано ко мне и потому дарит только хорошие сны.
А потом у меня появились сыновья. И, в отличие от моих родителей, мне не нужно было выживать всеми силами. Жизнь стала проще, а с ней появилось время на то и тех, кого я успел полюбить.
Холм и башня по прежнему оставались отличным местом для игр. И мои дети с радостью играли в войнушку и прятки в тех самых камнях, где когда-то играл я. Младшему я даже пару раз подсказал место, где его не найдут, за что был награжден крепким мужским объятием и новыми славными воспоминаниями.
Наблюдая за беготней и краем уха слушая восторженные вопли, сам я тогда отдыхал. Усевшись на остатках стены разрушенного замка читал книгу или слушал музыку. Или и то и другое разом.
Мы не часто приходили сюда. Поэтому, я особо ценил моменты единения то ли с природой, то ли с самим собой.
Проем двери, ставший еще меньше, чем я его помнил, прекрасно просматривался с моего места. И я видел, как мальчишки то и дело забегают в него и спешат к лестнице. Чтобы подняться на один пролет и спрятаться или на два, чтобы сбежать от преследования.
Эхо разносило их голоса в стенах, поднимая к самой крыше. Я предполагал, что она деревянная и давно сгнила. Но вершина башни звенела как хороший колокол, возвращая все звуки, что ей дарили мои дети.
До сих пор я гадаю, как получилось, что я ни разу не поднялся по ступеням в башне. Это все, что осталось от старого замка. Кто его разрушил? Ещё интереснее, кто его построил? Какое-то время я потратил, чтобы узнать его историю. Но оказалось, что все документы, в которых как-то упоминалась наша достопримечательность, сгорели в каком-то давнем пожаре.
И оказалось, что башня связана только со мной. С другими, конечно тоже. Но это прямой договор со временем и историей. И никто не может влезть в него и задать свои правила.
Кажется, я слишком долго шел к этому пониманию. И сейчас, когда я сижу на ступенях седьмого пролета, а наверху еще столько же… Я чувствую, что тело подводит меня и сопротивляется исполнению договора.
Совсем не удивительно, но ступени здесь гораздо менее истерты. И я заметил, что чуть дальше сохранилась подставка для факелов. В ней торчит что-то засохшее. Когда то он должен был освещать проход для тех, кто поднимался. Что они делали, когда дошли? Защищали свой дом? Изучали звезды? Плевали в прохожих?
Еще один пролет остался позади, и я снова вынужден сесть. Колени уверяют, что это последний день их работы, а спина, кажется, начала скрипеть, как дверь у шкафчика, что я все забываю смазать. Не уверен, что смогу подняться до конца. Но уже отсюда я вижу, что вид сверху — восхитительный.