Как человек может рассказать о своей жизни? Может так: родился (далее учился, женился, развелся, родила, получил, доказала, завоевал и т.д., в зависимости от желания рассказчика), когда-нибудь умру. Или так: моя жизнь была полна событиями поистине замечательными и недоступными для понимания. Или возможен такой вариант: да что там рассказывать? Лучше посмотри, какие у меня раки и всего по пять рублей!
Да мало ли жизнеописаний может предложить человек, смотрящий на свою жизнь своими же глазами! А вот старичок с узловатой палкой смотрит на жизнь окружающих совсем по другому. На вид ему никак не меньше ста лет и жмурит он свои мутные глаза в слепом прищуре. Да только это видимость одна. На самом деле видит старик шесть рек — зеленую, желтую, багряную, золотую, белую, да прозрачную голубую. Несут реки свои воды к океану жизни, да промеж собой бурлят-разговаривают.
Как-то маленький мальчик подошел к старичку и спросил, зачем он вглядывается в даль, если глаза его не видят? Тогда старик посадил его на пенек и стал рассказывать про реки.
— Каждый человек за свою жизнь хоть с одной рекой да встречается. — Рассказывал старичок, рисуя палкой на песке кривые линии. — Некоторые с несколькими реками. Ну а кому-то повезло — во всех шести искупался — прямая ему дорога к океану жизни. — Дед, а реки эти к людям добрые? — мальчуган поежился, вспомнив, как в прошлом году во время паводка едва не утонул.
— Три реки добрые, а три злые.
— А можно как-нибудь сразу к добрым? — С надеждой спросил мальчик.
— Нельзя. — Мальчику показалось, что дед разозлился, но тот только крепче сжал палку в руке. — Если хочешь к океану жизни попасть, злых рек не миновать.
— Да кому он нужен этот океан? — Заныл мальчик. Уж очень ему не хотелось со злыми реками встречаться. Дед на этот раз разозлился.
— Тебе не нужен, так и беги отседа, пока палкой не накостылял! А вот матери твоей океан этот очень нужен. — Внезапно успокоился дед и даже как-то постарел враз, если это возможно. — Недаром она сейчас по третьей реке путешествует. — Да что вы такое говорите! — Обиделся мальчик. — Нигде она не путешествует! Дома сидит, отца оплакивает! Уж скоро год, как на войне он погиб.
-Да знаю я… — сказал дед с тоской. — Дружили мы с твоим отцом… Уж он то был совсем близко к океану. А как погиб он… Помнишь, мать твоя волосы на себе рвала, да кричала в голос? То оказалась она на берегу желтой реки. Горечь ее имя. Кто нахлебается ее мутной воды, тому белый свет не люб станет. А река коварная, закручивает, затягивает, отпускать не хочет. Но твоя мамка молодец. Перебралась-таки через желтую реку. Но только для того, чтобы в багряную попасть.
— А что, они так близко расположены? — еле слышно прошептал малыш, завороженный рассказом.
— А это кому как повезет. — Хмыкнул дед. Но я тех, кто в желтой реке барахтался багряная обычно ближе, чем для всех остальных. Имя второй реки, встретившейся твоей маме — Вина. Поначалу, особенно после горчи, вязкие воды Вины кажутся даже сладкими. Но кто понимает, тот скажет, что горечи и здесь полно. Да еще и отравы всяческой — пруд пруди!
— Т.е. Речку речи?
— Вот-вот. Схватываешь на лету. — Дед взъерошил и без того лохматые волосы мальца. — Та река затягивает почище зыбучих песков. Глядишь, и правда человек вином вину заливает. Мать твоя молодчина и отсюда выкарабкалась. Да только река больно коварная. И не замечаешь, как она впадает в сестру свою — белую реку. Порой человек одной ногой застревает в багряной реке, а вторую уже в белой полощет.
— А как называется эта река? — Волосы на макушке мальца уже шевелились без чьей-либо помощи.
— Белая река называется Забвение. И вода в ней… Будто и нет воды. Так, туман один. Забредешь в этот туман и можешь никогда не выбрести. Ходишь, аукаешь, да, в конце концов, себя забываешь, да и куда и зачем идешь тоже. Вот с твоей мамкой это и случилось. Видишь, живет она, как будто и не живая. А уж знал бы ты, какая она была хохотушка и проказница!
Вся хитрость рек в том, что однажды побывав в них, ты всегда носишь с собой их маленькие кусочки. А в белой реке, ты себя забываешь, одни эти кусочки и остаются. Вот и подумай, что с твоей мамкой твориться. А ты шельмец только добавляешь ей проблем. Глянь, уже ночь на дворе, а ты все не дома, а у меня здесь шастаешь! Марш домой!
— Ну а как же про добрые реки рассказать? — заныл паренек. — Я же теперь не усну со страху. Да и мамку жалко. Как она там в этой реке…
— Завтра расскажу. — Непререкаемым тоном заявил дед. — А будешь шельмовать, да спорить — огрею палкой и вообще ничего не расскажу!
Понурив голову, мальчик побрел домой. Знал, что дедово слово твердое. Сказал огреет — значит огреет.
На следующий день мальчик пришел не один. Его привела мать.
— Ну, давай, старый ты сом. Мальцу голову морочишь, так и мне расскажи. — Уперев руки в боки, с налету начала женщина.
— Не серчай и не бойся. — Улыбнулся старик двузубой улыбкой. — Не хочу я зла. Ни тебе, не мальцу твоему. А рассказал я ему правду. В память о муже твоем.
— Да не боюсь я тебя, шершень! Что за реки такие? И причем здесь мой муж?
— Ну вот и не бойся. Присядь. А я расскажу. — Другой бы на месте старика обиделся. Еще бы! Уважаемого старого человека шершнем, да сомом назвать! Но дед стерпел и даже улыбался. — Ты сейчас, как не хорохорься, все еще в белой реке ногами болтаешь. Но, придя сюда, увидала вдалеке четвертую реку. Прозрачную голубую. Эта река поможет тебе со злыми реками хоть чуть-чуть справиться. Зовут ее Знание. Как добредешь ты до нее, да наберешь в ладони воды кристальной, да умоешься, да сделаешь глоток… Тут знание и потечет в тебя струей. Ой, нелегкая это будет струя, но очищающая от горечи и кусочков других рек. Честь тебе и хвала, если хоть до середины этой реки доплывешь.
Ну а если…
— А если переплыву? — перебила молодая женщина. Она всем телом подалась к рассказчику, ловя каждое слово. Мальчик притих у ее ног, обняв колени.
— А если переплывешь — встретишься с пятой рекой. Те, кто знает, зовут ее Прощением. Зелены воды ее от травы и цветов. Растут там бессмертники и незабудки, фиалки и тропические лианы. Воздух над рекой чистый, как глаза новорожденного. Вдохнешь этот воздух и почувствуешь, как выливается из твоих легких вина, мешавшая жить. Тот, кто проплывет по этой реке, обретет величайший дар — прощать себя и других. Ну а уж подкрепленный Знанием, этот дар позволит тебе понять, когда и кого надо в чем-то винить, а когда и не стоит. Вот тебе-то себя что винить? — дед ткнул пальцем в притихшую женщину.
— Не знаю, дедушка. — Ответила та, прислушавшись к чему-то внутри себя.
— Это потому, что все болтаешься в третьей реке. — Зло сказал старик. Но тут же улыбнулся. — Мала еще. Про третью-то реку говорить?
— Говори, дедушка! — хором сказали мать и сын.
— Хе-хе. — Сказал довольный дед в реденькие усы. — Ну а третья река — золотая. Потому что нет ничего дороже памяти. Без нее человек, прошедший через реки, быстро растеряет то, что в них получил. Да и про реки позабудет, и отправится их искать снова. Ух, как важна эта золотая река! — дед даже поднял палку, явно подражая языческим жрецам. — Если тебя не помнит никто, значит, тебя и нет. Вот ты своего мужа помнишь? Вижу, что позабыла. Все забыла кроме своей горечи и вины! — старичок ткнул прямо в нос женщины крючковатым пальцем. Та хотела было огрызнуться, да вдруг оказалось, что ей нечего сказать. — Вот то-то же! — довольно рявкнул дед. — Сколько уже из желтой в багряную ныряешь? Хватит уже. — Пытливо посмотрев в глаза женщины, старик удовлетворенно кивнул. — Вижу воды знания уже лижут подол твоей юбки. Иди с миром. А как переплывешь четвертую реку, да простишь себя, мужа и сына, да как сумеешь просто помнить. Так приходи, поговорим.
Женщина встала и медленно пошла прочь. Мальчик, вдруг почувствовавший себя совсем маленьким, уцепился за ее юбку.
Много времени с той поры прошло. А дед все так же сидит, чертя палкой неведомые символы на песке.
Однажды мать и сын снова пришли к нему. Дед удовлетворенно крякнул. Женщину было не узнать. Порозовела, повеселела, а в глазах появилось что-то такое, от чего все жители деревни за советами к ней стекаться стали.
— Вижу перепорхнула ты все шесть рек. — Поприветствовал старик женщину.
— Еле догребла. — Усмехнувшись, согласилась женщина. — Где океан-то, тобою обещанный?
— Как где? — изумился дед, аж присвистнул сквозь два последних зуба. — Да вот же он вокруг тебя! Жизнь называется.
